Часть первая

Есть еще на планете Земля моря изумрудного цвета — это чудом оставшиеся массивы лесов. А ветер, как дирижер великого оркестра, заставляет их звучать на все лады и тона, то врываясь мощным аккордом неистовой силы, и тогда стон, скрип и треск падающих дерев служит аккомпанементом основному низкому тону его грозного голоса; то, подобно виртуозу-музыканту, чуть заметными касаниями шаловливо пробегая только по самым верхушкам деревьев, и тогда легкий трепет охватывает их, внося едва уловимую ноту шелеста листвы. Нелегко ее различить среди суетливого птичьего гама: бодрой дроби дятла, пересвиста иволги, теньканья пеночки и заливистой трели зяблика. Но именно эта мелодия поведает нам сокровенные тайны вековечного леса, сохранившиеся в его дремлющей памяти со времен глубокой старины.

В те времена лес царствовал на огромных просторах земли. Его любили, ему поклонялись, его считали своим домом, его сжигали и ненавидели различные народы, жившие в те далекие дни на земле. Были среди этих народов те, кто считал себя детьми леса. Они знали и понимали его, а лес в свою очередь давал им все необходимое для жизни. На полянах в хитроумно сложенных каменных очагах они разводили огонь, почитая его за главное божество, строили очень простые жилища, больше похожие на землянки, стараясь не рубить деревья, да и для костра носили бурелом.

Сидя вокруг яркого пламени и прислушиваясь к перешептыванию деревьев, они подпевали сильными чистыми голосами мелодичным звукам своих простых инструментов, похожих на лютню. Так рождалась лесная симфония, сливая в единое целое лес и людей. Это были смелые красивые люди с белокурыми волосами и светлыми серо-голубыми глазами. Дикие звери обходили их стороной, чувствуя их силу, а некоторые из них становились постоянными попутчиками людей, постепенно приручаясь. Умели они строить прекрасные легкие и длинные лодки и часто использовали голубые дороги рек в поисках новых мест обитания. Они не были воинственными, хотя постоять за себя умели превосходно, причем, сражались не только мужчины, но и их спутницы — стройные и сильные златовласые женщины. Их называли огнепоклонниками, сами же они звали себя бардами.

Много-много раз из маленького желудя вырастал могучий дуб, распускал свои жилистые крепкие ветви, противостоял свирепым ветрам и острому топору, но падал под беспощадным действием времени, чтобы снова дать упрямый росток из желудя — и так без счета сменялись поколения дубов с того времени, как на лесной поляне могучей дубравы произошла трагедия. Лес, безмолвный свидетель, бережно хранит память о своих любимых детях и тоскует о них, и ждет их возвращения, тяжко вздыхая, что под гнетом времени остались лишь смутные картины былого.

Вот огромный камень: он помнит, как сильная рука молодой женщины оттолкнула от берега длинную лодку, в которой сидела маленькая девочка. Лицо матери сияло улыбкой, и только прерывистое дыхание от быстрого бега и бешеный ритм сердца выдавали волнение, охватившее на мгновение все ее существо. Она смотрела последний раз на свою дочь.

Лодку, словно перышко, подхватила мощная струя воды и стремительно вынесла на середину реки, которая, будто осознавая, какое доверили ей сокровище, бережно без единого крена понесла никем не управляемое суденышко скорее вглубь непроходимых дебрей огромного леса. В ней, кроме златокудрой малютки, лежали лютня и меч – главные символы этого народа.

А до слуха женщины донеслась мелодия песни, сопровождаемая звоном мечей и стоном падающих на землю людей. Усилием воли она отвела свой взгляд от почти скрывшейся за поворотом реки лодки с уснувшей от мерного покачивания малюткой и побежала на холм, где шло побоище.

Что нужно было этим закованным в железо воинам от ее народа: еды, одежды, оружия? Не похоже — это у них все было в избытке. Эти воины, случайно зашедшие в чуждый их нравам и привычкам жителей больших городов, мир дикой природы и не думали считаться с его законами. Привыкшие присваивать все, что им нравилось, и до чего могли дотянуться их руки, уверенные в крепости своих мечей и доспехов, на этот раз позарились на златокудрых и стройных женщин лесного народа. Им казалось, что перебить немногочисленных мужчин не составит труда, и уж тем более им и в голову не приходило, что эти красивые женщины будут сражаться наравне с мужчинами.

Поначалу женщины не держали мечей, а с распущенными волосами и песнями ходили между сражающимися. Вскоре захватчики поняли, что какая-то неведомая сила идет от ритма пения и движений женщин. И вот воины в латах не могут сразить почти безоружных дикарей, имея к тому же и численное превосходство: на одного дикаря приходилось по пять воинов, привыкших к сражениям. Ярость и злоба охватили ряды нападающих, а барды (это были именно они) сражались спокойно с достоинством, молча, падая и умирая.

Их жены стали заменять их в строю, подхватывая мечи из цепенеющих рук. И вот храбрые, закованные в доспехи воины сражаются против женщин! Сражаются час, другой, третий… Вот и последняя, которая посадила девочку в лодку, пала на колено, продолжая еще держать меч в руках. Но ее дыхание уже не справлялось с потребностями организма. Последний судорожный вздох… и она упала замертво без единой царапины на теле с улыбкой на лице.

Что ж, победа за доблестными рыцарями. Почему же нет ликования в их рядах? И что принесла эта победа? Груду окровавленных тел и смятение в душу… Солнце уже закатилось, оставшиеся в живых воины почувствовали необъяснимую враждебность леса. А когда взошла белесая луна, и раздался заунывный вой со всех сторон (казалось, что лес обезумел от горя) то липкий страх и ужас заставили, видавших немало на своем веку воинов, искать укрытие. Многие бросились бежать прочь с этой жуткой поляны, и поглотились навеки лесной чащобой.

С первыми лучами восходящего солнца те, кто уцелел, пожалели, что остались в живых. Кони все разбежались и, что самое непонятное и страшное, на поляне не осталось ни одного тела людей лесного племени, зато воинов, закованных в доспехи, было даже больше, чем после сражения. Нечего было и думать о спасении награбленного добра, да и доспехи пришлось скинуть, спасать приходилось себя от этого непонятного пугающего леса — живого свидетеля свершившегося. Мало кому это удалось, да и те хранили гробовое молчание, ибо само воспоминание внушало страх и ужас и стало проклятием до конца дней. Через некоторое время возникла легенда о златокудрой деве. Меч и лютня сопровождали ее, где бы она ни появлялась. Трубадуры слагали песни о ней и разносили их по свету.

Струны лютни звучат, сливаясь с шелестом листвы, гомоном птиц, потрескиванием веток и еще с чем-то едва уловимым, таинственным… как ускользающее сновидение: чем больше желание его разгадать, тем быстрее оно улетучивается из памяти, остаются обрывки отдельных бессвязных картин.

Тяжко вздыхает лес, силясь сохранить в лабиринтах своей памяти картины былого: где же его любимые дети, когда они вернутся, чтобы раствориться в единой мелодии великой симфонии Любви…